Как Россия утвердила власть в Восточном Казахстане: от 1860 до 1881

История 1: о том, как Китай утратил Восточный Казахстан

После поражения джунгар Цинская империя рассчитывала на упорядоченное присоединение территорий бывшего Джунгарского ханства к своей юрисдикции. При этом не были учтены экспансионистские намерения и реальные возможности соседней Российской империи.

Когда представители Цин, спускаясь по Иртышу ниже Зайсан-нора (примерно в 1760 году), обследовали эти земли, они обнаружили, что по Бухтарме, Нарыму и Калбинскому хребту уже возводятся укрепления и действуют русские пикеты. Оценив фактическую расстановку сил в регионе, подданные богдыхана приняли решение прекратить продвижение на тех рубежах, где их остановили.

В условиях ослабления центральной власти Китая население края практически не признавалo существующих границ: русские крестьяне основывали сёла на территориях, номинально приписанных Китаю, а кочевые казахи без оглядки переводили стада через условные пограничные линии. В тот период для Китая главным стало предотвращение внутреннего распада и сохранение западных районов.

Российская власть и местные общественные силы учитывали свои геополитические преимущества как на уровне администрации, так и в повседневной жизни. Государственные инстанции империи ожидали подходящих поводов для дальнейших действий; такие поводы периодически возникали. Китай, как уже отмечалось, не располагал ресурсами для решительного отстаивания претензий на Верхнее Прииртышье.

Россия действовала преимущественно дипломатическими средствами. По итогам Пекинского трактата 1860 года ей отошли озеро Зайсан и значительная часть Тарбагатайского хребта, а Петербургский договор 1881 года отодвинул границу далее по долине Черного Иртыша.

Так на этой территории сформировалась государственная граница Российской империи, позднее — Советского Союза, а затем — суверенного Казахстана. Подобным образом закрепляются границы государств.

История 2: о том, как ценнейшие саукеле оказались в российских музейных собраниях

Ещё столетие назад одним из наиболее заметных и архаичных элементов традиционного костюма казахских женщин был конусообразный подвенечный головной убор — саукеле. В форме этой шапки усматриваются следы древних саков-острошапошников, населявших евразийские степи более двух тысяч лет назад.

Невеста надевала саукеле при отъезде из родного аула в дом мужа; поверх него нередко накладывалось специальное покрывало — желек. Учитывая уязвимость невесты в ритуальном переходном периоде с точки зрения магических представлений, не исключается, что саукеле изначально выполняло защитные функции и оберегало от дурных влияний, порчи и сглазов.

В бурном XX веке, с его многочисленными преобразованиями и перекомпонованиями ценностей, многие исторические саукеле были утрачены. Наиболее ценные экземпляры, по мнению специалистов, оказались за пределами Казахстана, в частности в музейных собраниях Санкт-Петербурга — одного из крупнейших центров музейного хранения.

Особенно значительные коллекции находятся в Кунсткамере — Музее антропологии и этнографии (МАЭ) и в Российском этнографическом музее (РЭА), ранее именовавшемся Музеем этнографии народов СССР (ГМЭ).

Вот мнение Алькея Маргулана, приведённое в 1980-х годах: «В настоящее время около 15 саукеле находится в ГМЭ, шесть — в МАЭ. Богатую коллекцию саукеле имеет Центральный музей Татарской АССР (Казань). Интересные саукеле хранятся в музеях Омска, Петропавловска, а также Алма-Аты и Ташкента».

Уже тогда роль казахстанских музеев в сохранении этих предметов этнографического наследия оценивалась как ограниченная, и на это есть исторические основания.

Массовый вывоз саукеле из Казахстана начался во второй половине XIX века. По инициативе казахских султанов, таких как Чингис Валиханов, Мейрам Джанайдаров и Сандыбай Чапанов, лучшие образцы были представлены на выставке Третьего конгресса ориенталистов в Санкт-Петербурге в 1876 году. Речь шла не о простых головных уборах: «Саукеле Чапанова», к примеру, оценивалось в 600 рублей и было украшено «30 нитками кораллов, 15 нитками жемчуга, вышито красным шелком и обшито бахромой из золотых нитей».

Ценные экземпляры экспонировались также на Нижегородской выставке 1893 года и вновь демонстрировались в 1903 году на международной выставке в столице империи. По оценке Маргулана, образцы этой последней выставки составили основу музейной коллекции ГМЭ.

«Казахская коллекция» Российского этнографического музея, формирование которой началось ещё до революции, характеризуется большим числом подлинных раритетов. Фонд по Средней Азии и Казахстану насчитывает около 40 000 единиц хранения, что делает собрание одним из крупнейших в мире.

Многие экспонаты доступны посетителям и входят в образовательные программы, в том числе школьные экскурсии, затрагивающие вопросы межкультурного взаимодействия. Среди 146,5 миллиона жителей России зарегистрированы 547 тысяч казахов.

Что касается практического значения традиционных саукеле, то оно во многом осталось в прошлом. В современной свадебной практике встречаются реплики и декоративные варианты, нередко дорогие. Настоящие казахские невесты в большинстве случаев выбирают иные украшения и подарки.

История 3: о напитках, которыми утоляли жажду степные жители

Какие напитки употребляли казахи в прошлые века помимо кумыса? Помимо кумыса широко применялся чай. Однако источники XVIII–XIX веков фиксируют и иные напитки и пищевые практики.

Ниже приведены выдержки из описаний того времени.

«В летнее время даже и богатый киргиз питается почти исключительно молочными продуктами, потому что летом он убивает животных своих стад только в праздники и в случае особенно важных событий», — так писал Альфред Брем в путевом очерке «Степные кочевники и их стада».

«Ко всякому жиру они великие охотники, масло коровье (сарымай — kirg.) одно без хлеба едят большими кусками. …Когда мясо съедят, то потом в чашки тоже разливают похлебку, которую они пьют, прихлебывая, как мы чай; похлебку называют они сорпа. И сие кушанье у них бывает вообще по утрам и вечерам всякого дня. …По утрам у них пьют многие, ежели случится, гретое молоко, вместо чаю, коровье, а другие, будучи предуверены, что козье умножает похоть, пьют оное», — сообщал Христофор Барданес («Киргизская или казацкая хорография», 1770-е годы).

«После мяса пускают по кругу деревянную миску с уваренным бульоном (сорпа), и каждый из присутствующих отпивает по несколько глотков. Говядины богатый киргиз не ест никогда, да и бедный ест её весьма неохотно. Киргизы считают, что говядина трудно переваривается и поэтому она — очень нездоровая еда, вызывающая несварение желудка и боли сердца», — отмечал Василий Радлов (Aus Sibirien — «Из Сибири», Лейпциг, 1884).

Наблюдение, зафиксированное Люси Аткинсон в «Воспоминаниях о степях Татарии и их обитателях» (Лондон, 1863), передаёт бытовую картину: «Ты бы удивилась, увидев мальчиков 10–11 лет, сосущих своих матерей. Когда я увидела это, то была удивлена, но никогда не видела, чтобы этим занимались девочки».

Эти свидетельства позволяют представить спектр напитков и пищевых практик, распространённых среди степного населения в XVIII–XIX веках.

История 4: о «японском следе» при строительстве каскада ГЭС на Большой Алматинке

Существуют мифы о том, что японские военнопленные в послевоенное время выполняли основную работу по строительству различных объектов в Алма-Ате, в том числе каскада гидроэлектростанций на Большой Алматинке. Такие версии регулярно появляются в публичном дискурсе и в сети.

При внимательном рассмотрении выясняется, что ситуация сложнее. Некоторые участки строительства были завершены до того, как СССР вступил в войну с Японией, а проект каскада датируется 1928 годом.

Наиболее масштабные работы по сооружению каскада начались в 1942 году, когда эвакуированные в Алма-Ату предприятия потребовали увеличения электропроизводства. Первая ГЭС была введена в эксплуатацию в 1944 году. В те годы в строительстве принимали участие многие жители города, включая подростков и школьников, привлекаемых на субботники. Среди рабочих, задействованных в 1944 году, были и «спецпереселенцы» с Северного Кавказа — 524 семьи (2043 человека), трудившиеся на возведении алма-атинских ГЭС.